* * *
За серой рыхлостью тумана
Знакомое не различишь.
Ещё сложней — когда в ночи,
Ещё сложней, коль постоянно.
А, впрочем, разве это странно...
В неведомом всю жизнь влачить.
Туман в ночи. Туман в ночи...
Мы не выходим из тумана.
* * *
Дни выпиты, слова забыты,
Снег быстро тает на плите.
Вот блеклым семеним петитом
По серой жизненной тропе.
Нам это, кажется, и надо:
Зачем — в зенит, зачем — в проем?
Подумаешь, ну нету сада,
Мы и без сада проживём.
Ширнуться можно и в коммерции,
Все прочее швырнув в утиль.
И благо, коль не ноет сердце
О том, что бросили в пути.
* * *
Не надо время торопить,
Она пройдет пора расцвета.
Пусть дни и длинные у лета:
Им отступить, им отступить.
Лесов цветистый реквизит
Пока над серостью довлеет.
Ни грусть, ни радость не сумеет
Бег времени затормозить.
* * *
Вот опять черёмуха
Расцвела для мая,
В сердце бьёт без промаха
Зелень луговая.
Всякий чахлый кустик
На мечту помножен.
Не было бы грусти —
Радости бы — тоже.
* * *
Побелели за ночь травы
На нескошенном лугу.
Годы юности забавы
Никому не сберегут.
И любовь уйдёт куда-то,
Как под осень летний зной,
И больничная палата
Станет нам сестрой родной.
Жизнь и радости приносит,
И глядит как на врага...
Скоро эти травы скосят,
Сено соберут в стога.
* * *
Мокнет лето под дождём
Без плаща и зонтика...
Кто для теплоты рождён —
Ждёт от солнца ломтика.
Что за лето без тепла?
А любовь — без встречи?
Дождик зарядил с утра —
О своём лепечет.
Много грязи, много луж,
С крыши — струйки-строчки.
И не верить в солнца луч —
Это грустно очень.
* * *
Конечно, можно спорить до икоты,
При этом, ни шерстинки для работы.
* * *
Ветерком он был с утра,
А теперь — ветрище;
Вон как носится «катран»,
Все чего-то ищет.
Снёс забор, скатал траву,
В раме вышиб стекла,
Словно серую сову
Тучу приволок он.
Пыли наметал с полей,
Задал речке трёпку,
Много веток тополей
Уронил на тропку.
Вот еще один урок,
Как в тиши стук дверью:
В безобидный ветерок
Я давно не верю.
БЕЛЫЙ СНЕГ
Снег свисает с крыши,
День морозцем вышит,
Проводов пряжа —
Не качнётся даже.
Ниже троп — заборы.
Снежные чертоги,
Снежные соборы —
По краям дороги.
Ясно. Хрустко. Чисто.
Пышно. Серебристо.
Пусть же будет, человек,
Белым, а не черным снег.
ДУМАЛ
За лесною земляникой
На поляну я пришёл,
Только вместо земляники
Обгорелый пень нашёл.
Я хотел поймать плотвицу
(Лодка есть и пруд не мал),
Но поймал я не плотвицу,
А кусок коры поймал.
Я хотел погладить лучик
(рядом он, желаешь — тронь) —
От шиповника колючек
До сих пор горит ладонь.
Я-то думал, я-то думал —
Ты со мною — навсегда...
Солнце скрылось. Ветер дунул.
Нет от глади и следа.
ДЕРЕВУШКА
Трубы деревушки
Палят, как из пушки,
В снег зарылись до бровей
Полуразвалюшки.
Сохранить бы хоть одну
Деревеньку эту
И не сталкивать её
Вспененную Лету.
Строим новые дома,
Виллы и фольварки, —
Но, ведь, русская она,
Наша, ёлки-палки!
ЖАВОРОНОК
Где-то там — в голубизне —
Голосок хрустальный, —
Вроде, нету новизны,
Вроде, нету тайны:
Тот же лес и поля плат,
Облака и солнце;
Все как сотни лет назад,
А душа смеётся.
Речка, луг, дорога вдаль —
Вечная дорога.
Тёплый день сегодня дан —
Это очень много.
Слева — рожь, и справа — рожь,
А за логом — выгон.
Птица про своё поёт,
И её не видно.
Грусть — за крылышки, и — в клеть,
Чтоб светлее стало.
Просто жить, и просто петь,
Разве это мало?
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
2) Огненная любовь вечного несгорания. 2002г. - Сергей Дегтярь Это второе стихотворение, посвящённое Ирине Григорьевой. Оно является как бы продолжением первого стихотворения "Красавица и Чудовище", но уже даёт знать о себе как о серьёзном в намерении и чувствах авторе. Платоническая любовь начинала показывать и проявлять свои чувства и одновременно звала объект к взаимным целям в жизни и пути служения. Ей было 27-28 лет и меня удивляло, почему она до сих пор ни за кого не вышла замуж. Я думал о ней как о самом святом человеке, с которым хочу разделить свою судьбу, но, она не проявляла ко мне ни малейшей заинтересованности. Церковь была большая (приблизительно 400 чел.) и люди в основном не знали своих соприхожан. Знались только на домашних группах по районам и кварталам Луганска. Средоточием жизни была только церковь, в которой пастор играл самую важную роль в душе каждого члена общины. Я себя чувствовал чужим в церкви и не нужным. А если нужным, то только для того, чтобы сдавать десятины, посещать служения и домашние группы, покупать печенье и чай для совместных встреч. Основное внимание уделялось влиятельным бизнесменам и прославлению их деятельности; слово пастора должно было приниматься как от самого Господа Бога, спорить с которым не рекомендовалось. Тотальный контроль над сознанием, жизнь чужой волей и амбициями изматывали мою душу. Я искал своё предназначение и не видел его ни в чём. Единственное, что мне необходимо было - это добрые и взаимоискренние отношения человека с человеком, но таких людей, как правило было немного. Приходилось мне проявлять эти качества, что делало меня не совсем понятным для церковных отношений по уставу. Ирина в это время была лидером евангелизационного служения и простая человеческая простота ей видимо была противопоказана. Она носила титул важного служителя, поэтому, видимо, простые не церковные отношения её никогда не устраивали. Фальш, догматическая закостенелость, сухость и фанатичная религиозность были вполне оправданными "человеческими" качествами служителя, далёкого от своих церковных собратьев. Может я так воспринимал раньше, но, это отчуждало меня постепенно от желания служить так как проповедовали в церкви.
